Мои постоянные читатели знают, что если мы собираемся в Борисову Гриву — то обычно заезжаем и на берег Ладожского озера. Это — наша старая добрая традиция, которой много лет.

Так было и в этот раз. Мы привычно приехали на пляж к Осиновецкому маяку, чтобы прогуляться в тишине по заснеженному берегу самого большого озера Европы, но неожиданно для себя попали на Масленичные гуляния. И пока одним — пандемия коронавируса, другим — война специальная военная операция, у третьих — праздник: на сцене тамада, граждане танцуют, веселятся, участвуют в конкурсах. Ей богу, какой-то пир во время чумы.

Даже мои друзья — категорически аполитичный Лёха и нет-нет да и ностальгически относящийся к Сталину Димон, с которым мы периодически спорим о жертвах Большого террора или о потерях СССР в войне с Германией, — и те в замешательстве. Что уж тут скажешь, кусок в горло не лезет...

Я очень хорошо помню этот пляж ровно двадцать лет назад — в 2002 году. Мне тогда было шестнадцать, и мы большой дружной компанией каждый день ездили сюда на электричке купаться. Прошло два десятилетия, а я до сих пор знаю, что электричка из Борисовой Гривы отправляется в 14:31, и что чтобы успеть на неё без спешки, нужно выйти из дома ровно в два.

Пляж этот в то время не пользовался популярностью: приезжавшие на Ладогу поездом — чаще шли купаться к детскому лагерю «Маяк», те же у кого были машины — предпочитали Осиновцу Коккорево. Бывали дни, когда мы были на этом пляже практически одни. Тогда здесь не было ни ресторанов, ни оборудованных шашлычных беседок, ничего — только полоса крупного ладожского песка, да возвышающийся над ней полосатый Осиновецкий маяк.

Вообще, Осиновец — это мыс. Вот он — на следующей фотографии.

Расположенному на нём одноимённому маяку — больше ста лет. Он входит в десятку самых высоких «традиционных» маяков в мире. Его свет виден с озера за сорок километров. Каждый год, когда открыта навигация — с апреля по ноябрь, на вершине маяка с интервалом в четыре секунды зажигается лампа мощностью в пятьсот ватт. Интересно, что в зависимости от того, с какой стороны смотреть на маяк, цвет его лампы будет разным. Если судно находится в безопасном для прохода секторе Ладожского озера, Осиновецкий маяк светит ему белым светом. Если же судно уходит из безопасной зоны вправо или влево, свет маяка для него сменится соответственно на зелёный либо красный.

Помню, в детстве мы с друзьями мечтали как-нибудь оказаться на его верхней площадке. Однажды мы даже пробрались на территорию маяка, в надежде что заветная дверь окажется открытой, но к нашему разочарованию на ней висел огромный замок. С тех пор одна из моих детских мечт так и остаётся несбывшейся.

В годы Великой Отечественной войны Осиновецкий маяк служил важным ориентиром для Дороги жизни. На этой ледовой трассе, связывавшей в зимние месяцы 1941–1943 годов осаждённый Ленинград с Большой землёй, работал водителем один из моих прадедов. Он возил муку в голодающий город, пока сам не умер от голода в 1942 году. По льду Ладоги морозной зимой того же 1942 года эвакуировались вглубь страны мои прабабушка с бабушкой, которой тогда было шесть лет.

В двух шагах от Осиновецкого маяка на берегу Ладожского озера расположен музей, посвящённый Дороге жизни. Я был в нём множество раз — и в детстве, и в юности. Я очень хорошо помню его старое деревянное здание, помню его запущенную и заросшую территорию с гниющими под ладожскими дождями потрёпанными временем военными экспонатами. А ещё я очень хорошо помню его работников, увлекательно и без купюр рассказывавших нам, сопливым пацанам, страшную историю обороны Ленинграда. Несколько лет назад музей на волне становления культа «Можем повторить!» был реконструирован, и с тех пор я пока в нём так и не успел побывать (но обязательно как-нибудь приеду и потом вам про него расскажу).

Так получилось, что я достаточно хорошо знаю, что такое война. Партнёр по моему первому бизнесу воевал в Чечне. Одна из моих коллег ребёнком прошла через грузино-абхазский конфликт. Я неоднократно общался с непосредственными участниками столкновений в Нагорном Карабахе. Все мои прадедушки и прабабушки, дедушки и бабушки прошли через жернова Великой Отечественной. И всех, кому посчастливилось выжить в военных действиях, объединяет одно — они стараются никогда после про тот период своей жизни не вспоминать.

Я знаю, что война — это, в первую очередь, не красивые картинки с парадами победителей, а страх, жажда и голод. Это — грязь и подлость. Это — обглоданные дикими зверьми трупы солдат в топких болотах, забытые родиной танкисты в сгоревших танках и пулемётчики в затопленных ДОТах, оторванные конечности, намотанные на гусеницы бронетехники кишки, размазанные по асфальту детские мозги.

Когда ко мне в гости приезжают друзья из других стран, и мы с ними гуляем по Александровскому парку, я всегда показываю им Китайский театр, объект Всемирного наследия ЮНЕСКО, который моя страна до сих пор — почти восемьдесят лет спустя — так и не нашла в себе сил восстановить, такие раны оставила ей Вторая мировая война (не говоря уже о сотнях стёртых с лица земли населённых пунктов и тысячах так и не восстановленных памятников архитектуры от Петербурга до Волгограда).

Мой дед, Георгий Борисович Кезлинг, ушёл на фронт в семнадцать лет. Пройдя сначала через мясорубку Невского пятачка, после попав в самое пекло битвы на Курской дуге, он потом прошагал всю Украину, Белоруссию, Польшу, Болгарию и Румынию, встретив победу в Вене. И единственное, что он говорил мне про ту войну: «Никогда больше!»

Никогда больше!