Куда ни едешь по Калининградской области, везде громоздятся призраки былых эпох: добротные гражданские, промышленные и военные здания, вымощенные брусчаткой просторные площади, высаженные вдоль загородных шоссе аллеи из дубов, лип и тополей, арочные разводные мосты на реках, бетонные судовые шлюзы на каналах, кованые фонарные столбы на городских улицах и прочая нетипичная для России и оттого притягивающая взгляд инфраструктура.

В начале XX века в Восточной Пруссии была создана сеть узкоколейных железных дорог. Её линии связывали Кёнигсберг и окружные центры с небольшими посёлками и деревнями. Станции располагались у населённых пунктов и перекрёстков сельских дорог, а также на главных просеках лесничеств через каждые 500-1000 метров. Вагоны тянулись тепловозами, работавшими на дизельном топливе и развивавшими скорость около тридцати километров в час. К 1939 году протяжённость узкоколейных сообщений в Восточной Пруссии превышала четыреста километров. Крупнейшим оператором были «Инстербургские малые железные дороги», обслуживавшие примерно половину всех существовавших на тот момент линий. Небольшой отрезок такой узкоколейной дороги сохранился в посёлке Большаково, расположенном на пути из Славска в Саранское.

В прошлом этот посёлок назывался Гросс Скайсгиррен (а в 1938—1947 годах — Кройцинген), и здесь действовала одна из узловых станций «Инстербургских малых железных дорог». Она не работает уже более семидесяти лет, однако потрёпанные рельсы до сих пор лежат прямо посреди главной поселковой площади, заставляя всех водителей, проезжающих через неё, сбрасывать скорость. К слову, и сама узкоколейка, и обрамляющая её брусчатка, даром что им много десятилетий — и сегодня в прекрасном состоянии.

Школа-дворец в Саранском

В середине XIII века с целью укрепления влияния на только что завоёванных прусских территориях и создания базы для последующего покорения земель вдоль Мемеля (ныне — Немана) тевтонскими рыцарями было основано укрепление под названием Лаукен (по-прусски — Лаукишкен). В 1327 году на его месте появился каменный замок.

После секуляризации Тевтонского ордена и преобразования теократического государства крестоносцев в светское Прусское герцогство, укрепление было превращено в охотничье имение. В конце XVI века замок перестроили во дворец, получивший название «Фридрихсбург». Его последним владельцем был представитель древнего немецкого дворянского рода Людвиг Мейлендер Рогалла фон Биберштайн, который в конце XIX века перекроил его на свой лад, доведя число гостевых комнат до двадцати. Не признающий режим Адольфа Гитлера и однажды вывесивший флаг Третьего Рейха на своём свинарнике, весной 1940 года владелец дворца был заключён в тюрьму, где его по тихому задушили.

После Второй мировой войны, когда Восточная Пруссия оказалась включённой в состав СССР, Лаукишкен по просьбе переселённых в соседние с ним посёлки мордвинов был переименован в честь столицы Мордовии — города Саранска — в посёлок Саранское. В бывшем здании дворца разместилась общеобразовательная школа.

В наши дни это — наверное одно из самых необычных образовательных учреждений в России. Много ли у нас школ, располагающихся в настоящих дворцах? Подвалы в здании, кстати, — орденские, сохранившиеся от первого замка, построенного ещё в XIV веке.

Обучение в Саранской школе длится с 1 по 9 класс. Всего в её стенах учится 209 человек из окрестных посёлков и деревень.

Нас встречают ученицы одного из классов, с гордостью рассказывающие о своей малой родине. Только в презентации, подготовленной в честь нашего приезда, на карте России почему-то Калининградской области нет (как нет и Крыма с Севастополем).

На второй этаж ведёт скрипучая деревянная лестница.

Потолок холла украшен изящным светильником.

Учебные классы поражают своими планировками. Вот, например, полукруглый кабинет начальной школы, расположенный в одном из крыльев.

Попадая в такие места, всегда немного завидуешь местным школьникам: каково это ежедневно приходить на учёбу в настоящий немецкий дворец?

Виды из окон, правда, — типично российские. Крыло, пристроенное к старинному зданию с тыльной стороны, появилось уже в послевоенные годы.

Пашулий, папа блогеров всея Руси, изучает школьный плакат про безопасность в социальных сетях.

Едем дальше.

Музей «Старая немецкая школа Вальдвинкель»

Наша следующая остановка — небольшой посёлок Ильичёво, находящийся в четырёх километрах к северу от Саранского.

Для начала, чтобы у вас было понимание, о чём вообще идёт речь, — традиционный небольшой исторический экскурс. Первое поселение на месте современного Ильичёво появилось в середине XVI века. В то время это была маленькая деревушка с глиняными домами, крытыми соломенными крышами. За несколько веков деревушка разрослась, и к началу Второй мировой войны в ней проживало около семисот человек.

Поселение называлось Келладен. В 1938 году на волне смены исконно прусских названий на исконно немецкие ему было дано новое название — Вальдвинкель (в переводе — «Лесной уголок»), сохранявшееся за посёлком до 1947 года, пока он не был переименован в Ильичёво.

Деревня Келладен была известна на всю Восточную Пруссию: здесь располагалась администрация одного из известнейших германских заповедников — «Эльхвальда» (в переводе с немецкого — «Лосиного леса»). Его площадь составляла свыше ста тысяч гектаров, четверть из которых была отдана под охотничьи угодья.

Охота в Восточной Пруссии считалась почётным занятием, и в «Эльхвальд» регулярно приезжали прусские короли, герцоги и высокопоставленные чиновники. Для охотников был выстроен пышный гостевой дом, здание которого сохранилось до наших дней. Сегодня в нём располагается поселковая библиотека.

В конце XIX века в Келладене появилась двухклассная народная школа. В 1939 году в ней обучалось около ста учеников. После образования Калининградской области школа продолжила работать и была закрыта лишь в 1977 году.

Пережившее две мировых войны и значительно пострадавшее уже на излёте Советского Союза её здание было выкуплено в начале 1990-х годов местной жительницей Инессой Савельевной Наталич. Когда-то здесь завучем работала её мама. И Инесса Савельевна в память о ней решила восстановить старое школьное здание, превратив его в семейный дом. Но когда после падения железного занавеса к бывшему учебному заведению стали приезжать гости из Германии, мечтающие посетить места из своего далёкого детства, было решено открыть в этих стенах культурный центр. Так появился музей «Старая немецкая школа Вальдвинкель».

Восстановление разрушенного здания продолжалось свыше двадцати лет. Во времена перестройки его чуть не растащили на стройматериалы, и то что школу удалось сохранить — чудо. Однажды Инесса Савельевна сидела у соседки, когда к только что выкупленному ей зданию подъехала запряжённая лошадьми повозка. Из неё вылезло несколько мужиков с ломами и лопатами. Когда Инесса Савельевна выскочила к ним навстречу, чтобы их прогнать, они сначала обматерили её, на чём свет стоит, а потом жалобно стали просить: «Ну дай хоть что-нибудь. Мы, что, зря из Шолохово тащились?!» В наши дни в «Старую немецкую школу Вальдвинкель» ежегодно приезжают тысячи гостей со всех уголков России.

Ухоженный школьный двор — как вычурное пятно в окружении дряхлеющей калининградской действительности. Вокруг — разруха, а на территории музея — уголок благополучной Германии. Всё — будто иллюстрация к немецкой пословице «Ordnung muß sein!» (в переводе — «Порядок должен быть!») : аккуратные деревья, идеально подстриженный газон и чуть ли не единственный сохранившийся на всю округу довоенный каменный погреб. Сама Инесса Савельевна в строгом чёрном костюме — словно всамделишный немецкий учитель: одну за одной рассказывает увлекательные истории из прошлого, так что сам ощущаешь себя учеником, присутствующим на уроке.

Основы народного образования в Восточной Пруссии начали закладываться в XIX веке. В то время образовательным фундаментом выступали трёх-четырёх классные семилетние школы. После того как был издан закон об обязательном профессиональном обучении выпускников, они были преобразованы в восьмилетние. Обучение в них начиналось с шести лет и было бесплатным.

В деревенских народных школах ученики разных возрастов одновременно занимались в одном помещении. Например, в школе в Вальдвинкеле было две классных комнаты: в одной проводились занятия с первого по четвёртый класс, в другой — с пятого по восьмой.

Школы обычно комплектовались учителями исходя из правила: на одну классную комнату — один учитель, в задачу которого входило преподавание всех предметов. Соответственно, в двухклассных школах преподавателей было двое, а в четырёхклассных — четверо. Школьная работа считалась одной из самых престижных, большим уважением в то время пользовались только лесничие и бургомистры. Все учителя в Восточной Пруссии были мужчинами и проживали обычно в том же здании, в котором располагалась школа.

На уроках царила строжайшая дисциплина. Нарушителей подвергали телесным наказаниям. За лёгкие проступки, типа болтовни, ученик мог схлопотать от учителя оплеуху, а иногда и удар кулаком по лицу. За более тяжёлые провинности, например — невыученные уроки, устраивалась публичная порка. Когда провинившихся учеников было много, их выстраивали в очередь для получения наказания. Мальчиков пороли толстой палкой по заду, девочек — прутьями по вытянутым вперёд рукам.

В Восточной Пруссии до войны в каждой деревне была своя школа. Только на территории современного Полесского района, к которому относятся посёлки Саранское и Ильичёво, таких заведений было свыше девяноста. Сегодня на весь Полесский район — всего пять школ.

Первыми на учёбу приходили учащиеся младших классов. Опаздывать было запрещено. Ученики снимали обувь в прихожей, а в класс заходили в носках. В школьных помещениях поддерживалась кристальная чистота.

Интересно, что вплоть до конца 1930-х годов в Восточной Пруссии широко использовалась деревянная обувь. Особенно популярна она была в деревнях.

Первые советские переселенцы, когда находили такие башмаки в брошенных немецких домах, думали, что это — обувные колодки, и топили ими печи. Позже, распробовав, они тоже начали их носить, и некоторые проходили в такой обуви вплоть до конца 1950-х годов.

Учебный год в Восточной Пруссии начинался не как сейчас — в сентябре, а 1 апреля, и длился 42 недели. На каникулы — пасхальные, летние и рождественские отводилось всего около семидесяти дней.

В первый день учебного года ученики приходили в школу с праздничными кульками, которые для них готовили родители. Иногда подарки были размером с самих детей.

В школе никто свой кулёк не вскрывал, потому что одному ученику родители могли подарить кожаные ботинки, а другому — лишь помидор с огурцом. Поэтому все с запакованными подарками возвращались домой и смотрели их уже там.

В начальных классах акцент делался на прямое наблюдение за учениками. Вместо оценок выдавались различные карточки.

Оценки начинали ставить лишь с третьего класса. При этом использовалась шестибальная система, где «один» — отлично, а «шесть» — очень плохо. Дневники предназначались исключительно для записи домашних заданий, оценки в них не записывались. Считалось, что вся ответственность за образование детей лежит на школе, а родителям знать что там происходит — не нужно. К слову, эта же система до сих пор используется в Германии.

Задачи в восточно-прусских учебниках всегда были так или иначе связаны с жизнью: узнать количество необходимых для строительства дома кирпичей или рассчитать процент по банковскому вкладу.

«Королева Луиза родилась десятого марта 1776 года. Она прожила 34 года, 4 месяца и 9 дней. В каком году и какого числа она умерла?»

Помещение, в котором мы находимся, раньше предназначалось для учеников младших классов. До войны здесь одновременно могло находиться до пятидесяти детей.

Одной из особенностей народных школ в Восточной Пруссии были уроки краеведения, проводившиеся с первого класса. На них ученикам прививали любовь к своему родному краю и его истории. Раз в месяц обязательно устраивался день путешествий: вся школа отправлялась на какую-нибудь экскурсию, либо по округу — на велосипедах, лошадях или пешком, либо в другие места, например — в Кёнигсберг или на Куршскую косу, для чего использовали ту самую сеть узкоколейных железных дорог, о которой я рассказывал вам в начале моего сегодняшнего поста.

Лучший сайт про краеведение наших дней — вы и сами знаете. На всякий случай, я написал вам его адрес на старой немецкой дощечке грифелем — такие раньше использовались для обучения письму в первом и втором классах (а с третьего учеников уже учили писать чернилами).

Инесса Савельевна поддерживает связь с общиной бывших жителей Вальдвинкеля, ныне проживающих в Германии. Они делятся с ней старыми фотографиями и документами, рассказывают как выглядели классы в их старой школе и всячески помогают в развитии музея.

Большинство экспонатов здесь — учебники, дневники, аттестаты — подлинные. Удивительное дело: шла война, немцы покидали родные деревни, забирая самое ценное, и для детей это были школьные книги, которые они потом хранили в течение многих десятилетий.

На фото — тот самый класс, в котором мы сейчас находимся, как он выглядел в 1938 году. На стене можно разглядеть потрет Адольфа Гитлера.

А это — уже фотография наших дней: бывшие ученики школы в Вальдвинкеле, собравшиеся в родных стенах семьдесят лет спустя.

Зал, в котором раньше учились дети старших классов, ныне отдан под экспозицию, посвящённую переселенцам, приехавшим в Калининградскую область после войны из других областей СССР. Первые эшелоны прибыли в Вальдвинкель в конце августа 1946 года из Мордовии.

Вот воспоминания Полины Семёновны Рубцовой, первой учительницы, работавшей в местной школе после войны:

От станции Тапиау (ныне — Гвардейск) нас везли на грузовиках, и мы всю дорогу боялись, что нас подорвут немцы. Нас привезли в деревню Пердоллен (ныне — Петино), дали кирпичный дом без окон и дверей, и первое время мы ходили по другим пустым домам, где собирали рамы и двери.

Вскоре по поселку стал ходить военный, который спрашивал, кто какую имеет специальность, и говорил, что нужны учителя. Я получила назначение заведующей школой в деревню Келладен (ныне — Ильичёво). Все переселенцы там были мордовской национальности и не знали русского языка. В школе дети были разных возрастов с первого по четвёртый класс, плохо одеты, говорили только на своём языке и меня понимали с трудом.

В первые послевоенные месяцы в городах Восточной Пруссии оставалось немало немцев, которые жили бок о бок с переселенцами вплоть до осени 1948 года. Сначала между «старыми» и «новыми» жителями восточно-прусских городов шла настоящая вражда, но со временем все попритёрлись друг к другу и стали даже заключать браки.

Большинство переселенцев жили крайне бедно. Были проблемы с продовольствием, и иногда люди умирали от голода целыми семьями. До начала 1950-х годов зарплата колхозникам выдавалась раз в год, и преимущественно не деньгами, а зерном.

Положение немцев было ещё хуже. Некоторым везло, и они устраивались на работу в создаваемые советской властью колхозы. Те, кто не мог адаптироваться к новым условиям — выменивали на еду украшения, мебель и одежду. Золотые обручальные кольца менялись на хлеб и сухое молоко. А вот эта старая скатерть ручной работы была обменяна мамой Инессы Савельевны всего на четыре картофелины...

Воспоминания Надежды Гавриловны Ситниковой, приехавшей в Келладен в 1946 году, тогда ей было шестнадцать лет:

На перроне военные всех встречали с музыкой. На военных грузовиках переселенцев развозили по домам. Я и другие жители в сопровождении военных, которые были верхом на лошадях, погнали скот пешком и только поздно вечером пришли в Келладен (ныне — Ильичёво). Путь был тяжёлым. Нашу корову мать велела мне крепко привязать к руке и не отпускать. На ходу от усталости я два раза засыпала, а во время короткой остановки в Лаукишкине (ныне — Саранское) я проснулась оттого, что корова тащила меня за верёвку волоком, вдогонку за далеко уже уходящим стадом и колонной.

Все дома были заранее пронумерованы. Нам достался дом под лесом на две семьи. Дом был пустой, без мебели, весь заросший бурьяном. В посёлке, в центре, были разрушенные войной дома, но много стояло целых и пустых. Мы ходили по незанятым домам и собирали остатки мебели.

На новом месте нам понравилась природа — зелень, лес. Удивляли немецкий порядок и чистота. На чердаке своего дома мы нашли деревянную обувь всех размеров и одежду. Вся обувь была чистая и стояла в рядок, носки, платья во многих местах перештопаны и аккуратно сложены. У дома остались от немцев дрова, которые были также чисто до последней веточки уложены. В подвалах домов оставалось множество консервированного сока и варенья из ягод бузины, которые мы боялись есть.

На другой день после приезда я увидела первую немку. Мы познакомились, её звали Эльза, она жила одна в соседнем доме и принесла нам в корзине морковь, лук и помидоры со своего огорода. Мать велела дать ей взамен молока и хлеба. Позднее мы подружились с этой немкой, а когда она уезжала в 1948 году, то оставила нам свою маленькую комнатную собачку Лиру.

Осенью 1946 года мы с отцом в поисках остатков мебели в пустых домах ходили пешком в соседний посёлок и переправлялись на пароме через канал. В одном из домов жила старая немка, с которой мы познакомились. Она в обмен на молоко отдала нам часть посуды. Перед зимой мы снова зашли навестить свою старую знакомую. Её дом стоял совершенно пустой, а сама она лежала мёртвая на голой кровати. Вскоре переселенцам, в качестве обещанной льготы, на главу семьи выдали сто килограммов зерна, двадцать метров ткани и двадцать литров керосина, а членам семьи по пятьдесят килограммов зерна и по пять метров ткани. Денежное пособие было выдано ещё в Мордовии, перед выездом. Больше денег на новой земле первые два года не выдавалось вообще.

Весной 1947 года, когда привезённые с собой продукты за зиму были съедены, а нового урожая ещё не было, начался голод. Какая-либо медицинская помощь в то время не оказывалась, рожали на дому. Из-за неправильной перевязки пуповины умерла моя только что родившаяся сестра. От голода нас спасали корова и выделенное зерно. Зерно экономили, пекли хлеб с тёртой мороженой свёклой. На поле возле посёлка Саранское, где было военное подсобное хозяйство, собирали мёрзлую картошку и пекли лепёшки.

Ещё больше голодали немцы. На дорогах мы находили их трупы. В то время все боялись «лесных братьев» — литовцев, которые всех грабили и убивали.

Воспоминания Клавдии Ильиничны Ромашовой, приехавшей в Лаукишкен в 1946 году, тогда ей было девять лет:

В поезде мы ехали вместе с овцами, козами, курами, небольшим запасом зерна и картофеля. Вагоны были оборудованы нарами, посередине стояла буржуйка. В нашем вагоне ехало четыре семьи. На остановках мы готовили еду на кострах, а когда эшелон трогался, все хватали котелки и бежали за вагонами. Сзади около путей долго были видны догорающие костры.

В конце октября мы прибыли в Тапиау (ныне — Гвардейск). Солдаты помогали выгружать имущество и скот и в это время увели у нас одну овцу. Родители об этом никуда не заявили. На военных машинах нас привезли в Лаукишкен (ныне — Саранское) и выгрузили возле большого кирпичного дома, в котором мы провели первую ночь. На другой день всех распределили по домам. Сначала нам дали дом на две семьи, а потом выделили отдельный кирпичный дом по улице Технической. Он был не повреждён войной, окна и двери были целыми, но вся мебель была вывезена. На чердаке лежало множество немецких книг, журналов и деревянной обуви.

Родителям понравилась деревня Лаукишкен. В ней было много пустых домов, но были и разрушенные. Вокруг всех домов были плодовые сады. Я помню, как в раскрытое окно нашей мансарды свисала ветка яблони со спелыми красными яблоками, и их можно было рвать руками прямо из окна.

В деревне оставались немцы. Неподалёку находилось богатое немецкое имение, в котором они жили. Переселенцы по ночам ездили туда грабить имущество и мебель.

В наш дом часто приходила старая голодная немка, жившая за переездом. Она приносила одежду или мебель в обмен на еду. Мама никогда её не обижала. Я помню как она несколько раз приносила нам по одной табуретке, а мама взамен давала ей немного сырой картошки. Немка тут же резала картошку на кусочки, раскладывала на горячую нашу буржуйку, чтобы запечь, но, не дождавшись готовности, быстро съедала полусырую. Летом 1947 года я была свидетелем её страшной гибели. Я видела, как объездчики-мордовцы на лошадях гнали по дороге эту старую женщину за то, что она стригла колоски на колхозном поле. Они загнали её в здание правления, и там избивали кнутами. Она забилась под лавку, там и умерла. От страха и жалости я убежала в поле и там долго плакала.

В 1947 году и колхозники и немцы голодали, собирая на полях мёрзлую картошку. Моя мама пекла из неё лепешки, и нам они казались очень вкусными. В начале зимы 1947 года я видела немецкого мальчика лет пятнадцати, который на дороге возле дерева упал и умер от голода. Одежда на нём была вся рваная.

Моей подружкой была немецкая девочка по фамилии Блиц. Мы звали её Верой. Отец у неё работал конюхом в колхозе.

Учитель Саранской школы сожительствовал с красивой немкой. Когда всех немцев выселяли в 1948 году, он просил за неё, чтобы оставили, но просьбы не помогли.

Я окончила седьмой класс Саранской школы в 1952 году и пошла с пятнадцати лет работать в колхоз разнорабочей. Колхозный труд был очень тяжёлым, механизации не было — всё делалось вручную. Моими орудиями труда были лопата, вилы да мотыга. Мы работали ежедневно от рассвета до заката. Нередко ночевали там же на соломе, а еду нам привозили прямо в поле. А когда молотили зерно, то работать приходилось и по ночам при свете фар от машин.

Читаешь всё это, а по спине бегут мурашки. Считаю, что такие вещи обязательно нужно преподавать в сегодняшних школах, может тогда всех этих «ура-патриотов» и адептов «можем повторить» станет меньше...

Не переключайтесь!

Продолжение: Полесск (ex Лабиау) — маяк в Заливино (ex Лабагинене) — кирха в Тургенево (еx Гросс Легиттене)