Что ни год, то мы — на Ладожские шхеры. И безразлично что там за время года — зима, весна, лето или осень: у природы плохой погоды, как известно, нет, и нам в дивной «стране карельских заливов» всегда гоже. Но лучше всего, конечно, — в конце сентября: всё ещё тепло, туристов уже нет, и лес — «точно терем расписной». Синоптики обещают солнце? Так мы уже в пути! Cпешим взглянуть на багрец и золото карельских лесов, вдохнуть аромат купающихся в осени мхов, прикоснуться к отполированным древними ледниками гранитным лбам, вспомнить вкус свежего ладожского ветра да в очередной раз послушать лязг старого двухтактного мотора.
Что находится с обратной стороны красивых фотографий? Всё как всегда: распахнутые багажники машин, сложенный стопками экспедиционный скарб, тихий гул накачивающих лодки насосов и пьянящее предвкушение от встречи с прекрасным.
Плёс Киуккосенлампи будто покрыт идеально ровным зеркалом.
Каждый пролив, каждый изгиб острова, каждая скала — всё здесь уже знакомо. В шестнадцатый раз я приезжаю на Ладожские шхеры, в шестнадцатый раз улыбаюсь трепыхающимся на ветру карельским берёзкам, в шестнадцатый раз восхищаюсь суровой северной красотой этих мест.
Особенно мне нравится рельеф на плёсах в окрестностях Лахденпохьи. Есть в этой волнистой линии горизонта что-то таинственное, она — словно изгиб спины китайского дракона: древняя как сам мир и неизменная как сама вечность.
Протока Акионсалми. Этой осенью уровень воды — низкий. Если в прошлые годы мы задорно проскакивали через протоку не сбавляя скорости, в этот раз — садимся на мель.
Место нашей стоянки — небольшая поляна в одной из безымянных бухт где-то между входом в Якимваарский залив и «Пляжем безбашенной нерпы».
Так выглядит наш лагерь с высоты птичьего полёта.
Страж Ладоги, вросший в старую сосну, словно пират в обшивку Летучего Голландца. Да, вы ж помните, что у нас тут водится свой Дейви Джонс?!
Ладожские шхеры — прекрасны.
На смену тёплому сентябрьскому дню приходит мрачная осенняя ночь.
Так было много-много лет назад, задолго до нас. Так будет ещё целую вечность. Когда-нибудь мы уйдём, став шёпотом ветра, а эти гранитные скалы останутся. Они — вне времени.
А пока наш недолгий век не кончился, мы с жаждой хватаемся за каждую отмерянную нам минуту. Раскаляем походную баню, топим наш легендарный самовар да предаёмся привычным мальчиковым забавам, таким как, например, сжигание старых сигнальных фальшфейеров.
Пара дней проносится в одно мгновение. Наш путь домой лежит через шторм: нужно выйти из одного пролива и аккуратно заскочить в другой — всего сотни две метров, но, пока мы их преодолеваем, нас очень знатно трепет разыгрывающейся бурей.
Вообще, ладожские шторма — очень опасны: сколько судов они потопили, сколько людских жизней погубили — не счесть... Местные рыбаки рассказывают о волнах высотой в семь-восемь метров, но не столько страшна их мощь, сколько абсолютно беспорядочный характер. Иногда это — просто хаотичная толчея, когда волны анархично сталкиваются друг с другом. В такую погоду лучше сидеть на берегу.
Ладога — очень коварна. За каких-нибудь полчаса ветер способен резко переменить своё направление на сто восемьдесят градусов, а штиль может переродиться в настоящую бурю. В прошлом про Ладожское озеро ходила поговорка, мол «Эол (читай: древнегреческий господин ветров) здесь прекапризный».
Приобретя по паре новых седых волосков на наших висках, мы благополучно добираемся до берега...
Не переключайтесь!