Приезжать на Ладожские шхеры простуженным — добрая традиция. В прошлый раз, открывая наш водномоторнолодочнопрогулочный сезон в середине мая (тоже, к слову, исключение из правил), я наслаждался тяжелейшим бронхитом. В этот раз, отправляясь с палаткой на пляж аккурат в середине осени, должной в нашем мерзком климате быть дождливой, промозглой и безрадостной, я зачем-то прихватил с собой гадкую ангину. Ну а что — закрывать сезон нужно так же как и открывать. Традиции, все дела!

Будучи в Лахденпохье, мы зашли в местную Пятёрочку докупить недостающих продуктов. Там, в молочном отделе, мой глаз упал на банку белорусской варёной сгущёнки, которую я незамедлительно закинул к нам в корзину. Лёха, лишь заметив её, фыркнул: «Давай лучше обычной купим, и потом её на костре сварим!»

Этот приезд на Ладожские шхеры стал для меня пятнадцатым юбилейным. Уже очень давно эти места для меня — как дом, и, кажется, что я знаю здесь каждый остров, каждый кустик, каждый камушек. Так и в этот раз: мы довольно быстро через знакомый пролив добрались до небольшого пляжа, обнаруженного ещё прошлой осенью, неспешно поставили наши палатки, растянули тент, заготовили дров для костра и уселись пить чай. Небо то затягивалось тучами, то неожиданно прояснялось, но заката не было.

Стемнело. Мы сидели у костра и болтали о будущих путешествиях. Лёха с упоением рассказывал про поход в Ловозерские тундры, куда он собирается попасть следующим летом, я тянул старую шарманку про кругосветку на машине. На углях шипело мясо. В котелке кипела вода, в которой барахталась банка сгущёнки, купленная днём в Лахденпохье.

Небо расцвело мириадами звёзд. Я разложил штатив, установил на него камеру и попытался сфотографировать наш лагерь.

Часть небосвода прямо над тёмными макушками сосен окрасилась в едва заметный зеленоватый оттенок. В реальности зелёный цвет не был виден, просто небо в той части горизонта казалось несколько светлее, но на фотографии эта цветовая аномалия просматривалась очень хорошо. Сначала я подумал, что это — засветка от какого-то населённого пункта. Но ближайшим городом в том направлении, который гипотетически мог так освещать небо, была Сортавала, а до неё по прямой получалось километров тридцать, не меньше.

Минут пять я размышлял, что это за чертовщина такая, пока наконец у меня не появилась одна несмелая догадка. Однажды летним вечером, отдыхая после насыщенной поездки по дальним уголкам Ленинградской области, мы болтали с Машей Новоселецкой о ночной фотосъёмке, и она рассказала мне, что даже в нескольких километрах от Санкт-Петербурга можно сфотографировать настоящее полярное сияние, нужно лишь оказаться в нужное время в правильном месте, и в подтверждение своих слов даже продемонстрировала мне прекрасную подборку кадров, снятых прямо на обочине одной из автотрасс где-то совсем рядом с городом.

Я вспомнил тот разговор, развернул фотоаппарат, и сделал ещё один кадр на удачу.

Моё предположение подтвердилось, по небу переливались зелёные волны полярного сияния. Его ещё нельзя было разглядеть невооружённым глазом, но было заметно, что с небосводом происходят какие-то метаморфозы.

Прошло минут тридцать, и небо неожиданно полыхнуло. Ладожские острова и проливы окрасились в бесконечное количество оттенков зелёного. Следующая фотография показывает то, как всё выглядело в тот момент на самом деле.

Согласно древнему поверью викингов, волны полярного сияния на небе — это блики от мечей валькирий, которые забирают воинов в чертоги Вальхаллы. У саамов была своя легенда: они считали, что это — искры, взметнувшиеся вверх после взмаха лисьего хвоста (именно отсюда возникло финское название природного явления — revontulet («лисьи огни»).

Посмотрите на правое фото, ну ведь действительно — будто огромный хвост на небе.

Ночь была тихой. Лишь с расположенного за проливом маленького острова, на котором виднелась основательно построенная рыбацкая хижина, доносились неразборчивые крики мертвецки пьяных лахденпохских рыбаков.

Проснувшись пораньше, я традиционно полез на ближайшую гору смотреть рассвет. Горизонт был затянут густой дымкой, поэтому солнце в то воскресное утро мне так и не показалось.

Просидев на вершине горы минут с тридцать, я вернулся обратно в лагерь.

Пока Лёха спит, я завтракаю. Такие рассветные завтраки с видом на озеро — мой обязательно ритуал, без которого в последнее время не обходится ни одна поездка на Ладожские шхеры.

Не зря накануне мы битый час варили сгущёнку под полярным сиянием: пока Лёха видел утренние сны, я за обе щёки уплетал получившуюся коричневатую сладкую субстанцию. Успокоился я только тогда, когда слопал добрую половину банки. Как у меня после этого ничего не слиплось — ума не приложу.

Пока я заваривал второй стакан кофе с молоком, в пролив приплыли рыбаки из ближайшей рыбацкой хижины. Ещё с вечера они поставили сеть, перегородившую практически всю бухту, и на утро, пока никто не видит, грузили в лодку ночной улов.

Через некоторое время проснулся и Лёха.

В этот раз мы поставили наши палатки на восточном берегу острова Хепосалонсаари (по-фински — Heposalonsaari), аккурат за углом от величавой безымянной скалы, которую мы, выпивши, штурмовали прошлой осенью.

Дожили — мы приехали на шхеры вдвоём, а со стороны наш лагерь выглядит так, будто на пляже остановился целый пионерский отряд. И это мы ещё далеко не всё, из того что у нас есть, с собой привезли, например, в этот раз мы оставили в городе наш легендарный самовар.

Да, факт: за последние годы мы знатно обзавелись всяким походным стаффом. Однажды я расскажу вам про наш быт в таких поездках.

На фото: безымянная гора на востоке острова Хепосалонсаари, на вершине которой я встречал рассветы в этой поездке.

Потупив немного после завтрака, мы отправляемся исследовать новые и пока ещё неизвестные нам уголки Ладожских шхер. Приятно, что мест в этом чудном краю, где пока ещё не ступала наша нога, остаётся всё меньше и меньше: ещё пара-тройка сезонов — и, надеюсь, я буду знать все местные проливы и острова.

Местность, мимо которой мы проплываем, когда-то называлась Сяяминки (по-фински — Sääminki). Здесь на берегу довольно обширной и в то же время неглубокой бухты находится большой песчаный пляж — Сяямингинхиекат (по-фински — Sääminginhiekat), известный среди катамаранщиков и байдарочников как «Пляж безбашенной нерпы». Летом, говорят, здесь яблоку негде упасть.

Это — край ярких отвесных скал, уходящих куда-то в ладожскую пучину. На фото: скала на мысу Эллинниеми (по-фински — Ellinniemi).

Остров Ильмексенсаари (по-фински — Ilmeksensaari). Лес на нём выгорел практически полностью в августе 2014 года. Вообще, острова на Ладожских шхерах горят регулярно — иногда это случается из-за гроз, но чаще всего в лесных пожарах виноваты туристы.

Выгоревшие вершины карельских скал превращаются в прекрасные обзорные площадки, пусть и временные (хотя что в этом мире постоянно?).

Лезем на вершину острова Ильмексенсаари дабы оглядеть окрестности.

На восстановление этого леса уйдёт не одно десятилетие.

Плёс Ойтолахденселкя (по-фински — Oitolahdenselkä).

Мыс Эллинниеми (справа) и остров Коласаари (слева).

Пролив Путсааренсалми (по-фински — Putsaarensalmi), отделяющий остров Путсаари (он виден на заднем плане) от материка. Остров Путсаари (по-фински — Putsaari) — один из крупнейших на Ладоге. Мы обойдём вокруг него на следующий день нашего путешествия.

Этот сезон на Ладоге — особенный. Почти всё лето уровень воды держался на 75 сантиметров выше нормы, что стало максимумом за последние 60 лет. К середине октября вода ушла почти на метр, оставив после себя светлую полосу, обрамляющую кромку всех ладожских островов.

Скала Хепориутта (по-фински — Heporiutta).

Безымянный остров.

Сразу за островом Ильмексенсаари в материк вдаётся длинный залив Марьялахти (по-фински — Marjalahti, «Ягодный залив»). Его длина — чуть больше четырёх километров, средняя ширина — всего около 200 метров.

Залив обрамлён красивыми отвесными скалами. Потрясающе красивое место!

В глубине залива Марьялахти прячется аккуратная усадьба. Считается, что это — одна из дач Владимира Путина, и несколько лет назад «Дождь» даже выпускал об этом месте своё расследование.

Когда-то здесь располагалась маленькая база отдыха, но однажды к её владельцу приехали серьёзные мужчины в пиджаках и по-хорошему попросили его землю продать. Говорят, что теперь единственная дорога, ведущая к Марьялахти, перегорожена шлагбаумом, а в самом заливе летом регулярно дежурят катера ФСО, активно гоняющие случайно заплывающих туда туристов.

В середине октября, когда мы там были, залив выглядел пустынным. Мы проплыли его от начала до конца и никого не встретили. «Дача Путина» выглядела заброшенной — казалось, что на её территории тоже никого нет. Высокий статус этой территории выдавали лишь камеры видеонаблюдения, окружавшие весь её периметр, и направленные, в том числе, в сторону залива, да телекоммуникационная вышка (думаю, что — Спецсвязи), вызывающе возвышавшаяся над великанами-соснами.

В нескольких сотнях метров от «дачи», в самой дальней точке залива, находится рыбное хозяйство, также, если верить слухам, имеющее самое непосредственное отношение к этой самой усадьбе.

Не знаю, кому реально принадлежит эта резиденция (да и не важно это), но место для неё выбрано действительно шикарное. К Марьялахти ведёт единственная дорога, которую достаточно перегородить шлагбаумом, вокруг — труднопроходимые карельские скалы и болота, а сам залив — длинный и узкий и при желании действительно может быть легко заблокирован всего парой катеров.

Ну а самое главное, что залив Марьялахти вместе с окружающими его бухтами является, наверное, самым красивым на всей Ладоге. Во всяком случае, большинство известных мне наиболее живописных отвесных скал сконцентрировано именно здесь.

Примерно через час после того как мы побывали в Марьялахти, над нами пролетело несколько вертолётов. В этот момент мы лопали бутерброды на одном из соседних островов, и я в какой-то момент даже подумал, что весь этот авиапарад — по нашу душу: вдруг нельзя было в тот залив заплывать (хотя официального запрета, конечно, нет). Один из вертолётов сделал над нами пару кругов, после чего улетел в сторону той самой резиденции.

Мыс Уунитсанниеми (по-фински — Uunitsanniemi). Здесь стоит памятник морякам Ладожской военной флотилии и бойцам 168 стрелковой дивизии, сражавшимся в Северном Приладожье в августе 1941 года.

Ещё одно потрясающее место в тех краях — залив Хиеккалахти (по-фински — Hiekkalahti, «Песчаный залив»).

Здесь даже «сейды» можно встретить. Шучу, конечно.

Старый финский маяк в проливе Путсааренсалми.

Наступает вечер.

На Ладожских шхерах у нас с Лёхой традиционное разделение труда: он рубит дрова и топит баню, а я брожу по окрестным скалам в поисках красивых точек для наблюдения за закатом. Одна из них находится аккурат напротив пляжа, на котором установлены наши палатки.

Вид на Ладожское озеро. На переднем плане — остров Маталасаари (по-фински — Matalasaari, «Низкий остров»). Вдалеке видны архипелаги Кильписаарет и Перя-Кильписаарет. На горизонте можно разглядеть сливающиеся в одну линию острова Западного архипелага.

Большой остров слева — Юкансаари (по-фински — Jukansaari). Справа от него — вход в Якимваарский залив.

Остров Ромпенсаари (по-фински — Rompensaari), с вершины которого я наблюдал за закатом солнца в тот день.

Наступает утро понедельника.

Лёха снова спит. Я снова лезу на ближайшую гору смотреть рассвет.

Золотая осень на Ладожских шхерах — волшебна, будто я в сказке какой-то нахожусь. Нет, эти края, конечно, прекрасны в любое время года — и морозной зимой, и жарким летом, и даже в межсезонье, но именно осенью, когда карельские берёзы одеваются в свои парадные золотистые наряды, Северная Ладога наиболее прекрасна.

На длинном пологом спуске рядом с нашей стоянкой из аккуратно напиленных гранитных блоков сложена какая-то конструкция. Что это — мне неизвестно.

Окрестности нашего лагеря.

Остров Хонкамосаари (по-фински — Honkamosaari). Перед ним — несколько безымянных островков. Позади него — остров Маталасаари.

Сегодня мы планируем обойти остров Путсаари. Его размеры примерно 5 на 3,5 километра. Остров этот — очень интересный, и следующим летом я надеюсь изучить его более подробно.

В XIX веке на Путсаари добывали гранит, который, в первую очередь, использовался для строительства зданий Валаамского монастыря, а заодно и поставлялся в Санкт-Петербург. Например, из местного камня сложены постамент памятника Екатерине II на площади Островского и устои Благовещенского моста.

В наши дни на Путсаари расположен Сергиевский скит Валаамского монастыря, и монахи, как водится, не очень рады посещающим остров туристам. Погода меняется, на Ладоге разыгрывается шторм, поэтому мы лишь бегло осматриваем расположенные на мысу Пуликаннием (по-фински — Pulikanniemi) недостроенные финские укрепления времён Второй мировой войны.

Водномоторнолодочнопрогулочный сезон заканчивается. Птицы улетают на юг. Мы отправляемся домой.

Не переключайтесь!